Говорили, что отец Сфены был улемом (советником самого Языка), но недавно его обвинили в измене. Перед Сфеной был поставлен непростой выбор: разделить судьбу отца или отправиться в Дешт. Она выбрала предназначение в один конец. Из Киммерика не возвращались. Проживший здесь какое-то время уже не мог

существовать без суета. Говорили, что первые ученые, побывавшие в Деште, а затем вышедшие за пределы суерного купола, умирали в страшных муках в специальных клиниках, где их никто не мог посещать, а потому и проверить, насколько правдивы эти слухи. Если что-то нуждалось в Матери Ветров, то это привозили и сбрасывали с воздуха. О других контактах Талавир не слышал.

Именно под руководством Сфены разведчицы Станции — Зеницы — получили неслыханные права, а она — их безоговорочное уважение. Меньше чем за год Первой

Зрачки удалось стать правой рукой главы Матери Ветров. Такую карьеру она никогда бы не смогла сделать на материке, где самой почетной ролью для женщины было рождение следующих Старших Братьев.

Из динамиков снова раздалось имя Талавира и приказ явиться к Гавену

Белокуно.

— Кажется, это меня? — невинно улыбнулся он Сфенне.

— Тебя, — высоким, чуть громким голосом сказала Первая Зеница и толкнула дверь. Этот жест означал только одно: он должен следовать за ней, других вариантов не предполагалось.

По дороге к Белокуну они молчали. Бумаги по афизе неприятно терлись о кожу. Один обыск — и они обнаружат кражу. «И что сделают? — возмутился Талавир. — Спишут к Медицинскому на эксперименты? Маловероятно.

Белокун сам назвал меня ценным экземпляром. Больше десяти лет в коме — никаких последствий. Кроме потери памяти. Максимум назначат десятидневную таубу и продолжат регулярные допросы. Тесты — как это называл доктор». Значительно больше Талавира беспокоило другое — лицо из папки, которое до этого он видел только во сне. Глава Матери Ветров доктор Гавен Белокун встретил их в своем кабинете.

Это был высокий худой человек с седыми, аккуратно расчесанными волосами.

Так же безупречна была его одежда — снежно-белый китель, застегнутый на все пуговицы. Белокун всегда держал вокруг себя влажные салфетки и обязательно

протирал руки после того, как касался других людей. Все на Матери Ветров как-то пахли. Руфь и Сфена — пряным ухагом, Толик — потом и резиной, а Белокун —

только антисептиком. В царстве ржавчины и старой краски глава Станции казался слишком стерильным.

Он держал маркер и смотрел на Дешт.

Никто не знал, как подлодка держалась в воздухе, но плавать она бы уже не смогла. В обшивке вырезали большие окна, каюты расширили, а ненужной машинерии лишились.

Всю стену перед Гавеном Белокуном занимала панорама Территории К, как еще называли зону поражения Вспышками. Огромное стекло покрывали черные линии и даты, как отметки уровня воды на домах в зонах паводков. Ни одна извилина не повторяла предыдущую. Белокун поднял правую руку, как дирижёр в начале симфонии, и обвел маркером обновленную линию горизонта.

— Тут промчался только хвост бурной бури, но видишь, как все изменилось? -

не поворачивая головы, прокомментировал глава Станции.

Талавир увидел, что на западе, в нескольких фарсахах от Станции появились

новые огромные кости, словно доисторическая рыба выпрыгнула за добычей и сгнила с разинутой пастью. Гряда справа, которую они называли Позвонками, просела процентов на двадцать и теперь смахивала на сваленные строительные камни. За ней виднелись развалины Шейх-Эли, между ними и Станцией, словно очерченный маркером, чернел островок выжженной земли. Это был эпицентр Вспышек, мукоэде ляин эр.

святая проклятая земля, как ее называли уроды. Они верили, что это место коснулся Бог Вспышек.

— Такие изменения. А ночью нас посетила только тридцатипроцентная бурная буря.

Как ее называют чудовища — Шейтан-той. — Белокун отошел от окна.

«И задела кабинет», — подумал Талавир, рассматривая изменения в интерьере.

В кабинете Белокуна прошел фестиваль детского рисунка. Стены, дверцы шкафов, даже часть окна были залеплены пожелтевшими листами. Между ними сиротливо чернел церемониальный портрет Языка Поединка.

Белокун сел на диван у стены и показал на большое, обитое искусственной кожей кресло. На Сфену даже не взглянул. Сложил руки на груди и застыл, внимательно наблюдая за тем, как Талавир усаживается в необычное насест. Теперь их разделял только массивный металлический стол.

Белокуна считали легендой. Он — тот, кто пережил Вспышки. Ученик доктора Зорга — одного из основателей Старших Братьев и приспешника самого

Язык. Доктор Зорг разработал теорию об идеальном солдате. С этой целью он проводил эксперименты над людьми. А война всегда дает материалы для подобных исследований. Зорг не дожил до вторжения в Киммерик. Его дело продолжил

Гавен Белокун. Вместе с другим научным гением по причудливому имени Мамай Белокун основал на полуострове научную станцию. После Вспышек он остался на территории К —

исследовать феномен суету, охранять власть Старших Братьев и защищать край от мутированных. По приказу Белокуна к Матери Ветров для экспериментов регулярно доставляли интересные экземпляры из Дешту — урод с невероятными изменениями.

Талавир пытался сосредоточиться на докторе, но взгляд постоянно цеплялся за картинки на стенах. Они беспокоили.

Над диваном висело схематическое изображение дома. Над кривым дымоходом светило розовое, искривленное суетой солнце. Рядом росло большое дерево. На соседнем рисунке это самое здание было изображено крупным планом. В окне второго этажа застыла черная зубастая тень. На другом рисунке море выбросило на берег обломки галеры. Повсюду лежали тела, чудовище со зверской головой тащило на плечи добычу — девочку с синими глазами. Еще на одном рисунке возвышалась гора, внутри которой была замурована колыбель.

— Нравится?

— Это нарисовали дети из Медицинского?

Вызывающий вопрос. Все знали, что в Медицинском проводят эксперименты над мелкими уродами, детьми их никто не называл. Им бы не разрешили рисовать.

Белокун молча взял со стола коробочку, вытащил колоду и положил на стол несколько карт. Снова посмотрел на Талавира. Он ожидал реакции.

— Что это значит? — Талавир посмотрел на карты, они повторяли детские рисунки на стенах.

— Кто автор?

Белокун снова не ответил, но победно посмотрел на Сфену.